(Газетный вариант главы О том, как  Мамонтов княгиню Тенишеву «обидел» и что из этого вышло из книги В. Серова «НЕИЗВЕСТНЫЙ МАМОНТОВ»)

 Всякий, кто интересуется историей «мамонтовского (абрамцевского) художественного кружка», рано или поздно обнаружит, что у него есть своего рода  «младший брат». Речь идет, конечно, о Талашкино, смоленском имении княгини Марии Клавдиевне Тенишевой (1867-1928), и о талашкинских, соответственно, художественных мастерских.

Тут параллелей и подобий так много, что Талашкино зовут не иначе, как «смоленским Абрамцевом».

Так, в Абрамцеве занимаются развитием русских народных художественных промыслов, то же самое делается и в Талашкине.

Так, в Абрамцеве учреждают мастерские для крестьян (с упором на резьбу по дереву), то же самое делают и в Талашкине (с упором на народные вышивки).

Так, абрамцевские изделия продаются в Москве в специальном магазине, то же происходит и с их смоленскими собратьями – княгиня Тенишева реализует местное рукоделье в нарочно для того открытом магазине «Родник».

Так, в Абрамцеве собираются художники для собственного творчества и – попутно – для разработки образцов, по которым будут творить народные мастера, то же самое происходит и в Талашкине.

Так, в Абрамцеве разрабатывают «русский стиль» как в авторском искусстве, так и (главным образом) в народном прикладном искусстве, ровно тем же самым занимается и княгиня Тенишева в своем Талашкине.

Характерная деталь: даже храм Святого Духа, она возводит в этом селе, делается точно так же, как и храм Спаса Нерукотворного, затеянный Мамонтовыми в Абрамцеве – силами друзей-художников (Н. Рерих и др.) и с живейшим участием самой княгини. И, конечно же, и тут, и там мы встречаем одни и те же фамилии – Васнецов,  Репин, Коровин, Серов, Врубель и др.

Словом, список этих подобий можно длить долго. Одна лишь тут разница: сначала было Абрамцево, а Талашкино –  потом. Славу свою оно обретает в начале ХХ века.

Но одно тут очевидно: есть тут и общее, и известная преемственность.

Сам собою возникает вопрос: а какие, собственно, отношения были между Мамонтовым и  Тенишевой,  этими двумя объективными единомышленниками и сотрудниками? Логично ведь предположить, что они были если не друзьями, то, как минимум, людьми, друг друга понимающими?

А вот и нет.

Потому что помимо логики, есть еще и, как сказал бы Ницше, «человеческое, слишком человеческое».  Иначе: человек живет не разумом, но эмоциями. И они тут сказали своё слово.

Что касается сотрудничества: даже «всезнающий» интернет связывает оба этих имени лишь в одном случае. Многие ссылки сообщают одно и то же:  Мамонтов и Тенишева выступили соиздателями журнала «Мир искусства», который затеял Сергей Дягилев.  Сначала ему оказал свою поддержку Мамонтов (5 000 рублей), затем ему последовала Тенишева, подписавшись на 12 500 рублей годовой субсидии. И это — единственный проект, где оба наших мецената выступают совместно.

А что до личных отношений между ними, то что-то определенное можно сказать лишь о том, как относилась к Мамонтову Тенишева, потому отзывов Мамонтова о последней мы практически не знаем — мемуаров он не оставил. А вот в воспоминаниях княгини («Впечатления моей жизни») он упоминается дважды, и оба раза, что характерно, не лучшим образом, а, скажем так, с чувством личной обиды, да вдобавок с оттенком даже некой ревности. Хотя он сам, понятно, и не подозревал, что когда-либо чем-либо огорчил Тенишеву.

Но, как говорится, «осадок остался».

В чем тут обида?

Дело в том, что была у Марии Тенишевой мечта – петь на оперной сцене. И готовилась она к этому серьезно – окончила частную певческую школу в Париже. Вернувшись в Россию, решила поступить в недавно открывшуюся Русскую Частную оперу, основанную Мамонтовым. С ним она не встречалась, и её прослушивал главный режиссер театра.  Как пишет сама Тенишева в VII главе своих воспоминаний, она спела «первый акт из «Аиды», и, видимо, успешно: «Режиссер благодарил меня и, конечно, не преминул долго и тепло держать мою руку в своей…».

Тенишева была уверена, что её примут на сцену, но… ей было отказано. Почему? Княгиня пишет, что режиссер, желая угодить Мамонтову, не хотел, чтобы она стала «конкуренткой одному лицу, играющему большую роль в этом театре, что хороших меццо-сопрано там не терпят и не пропускают. «Лицом» этим, оказалось, была Л., знаменитая не голосом и талантом, а просто как подруга жизни богатого московского купца, для которой он содержал театр, сделав ее примадонной, и тратил бешеные деньги, чтобы создать ей эту театральную атмосферу. Очевидно, тут ничего нельзя было добиться».

«Богатый московский купец» — это, конечно, Мамонтов.

«Л.» — это Татьяна Любатович (1859-1932), певица мамонтовской оперы.

Такова ли была реальная причина отказа или это был лишь предлог для  «неприема на работу» — о том можно только гадать. Тем более, что об отказе сообщили не самой Тенишевой, а её компаньонке, с которой она пришла на прослушивание, и всё это известно и нам, и самой Тенишевой только со слов последней.

Но что одно тут несомненно: она явно не знала самого Мамонтова и не понимала его, коли скоро она полагала, что он «завел» свой театр для того, чтобы ублажить свою «подругу жизни». И это непонимание не рассеялось и много позже, когда о Мамонтове и его «проекте» стало известно больше (ведь свои мемуары Тенишева писала уже в эмиграции).

Так, в XVIII главе этих «Впечатлений» мы читаем всё ту же сплетню:  «Есть кучка людей, которая постоянно восхваляет Мамонтова за его оперу, ставит его на пьедестал, я же нахожу, что заслуга его, конечно, велика, но все же нужно посмотреть ближе и на то, что именно натолкнуло Мамонтова на эту деятельность. В Москве ни для кого не было тайной все то, что происходило за кулисами его оперы… Впрочем, это не мое дело, страдать приходилось от этого только его семье».

Что и говорить, личная обида – одной из самых сильных личных «впечатлений»…

Но всё-таки: кабы Тенишеву тогда приняли в оперу, она стала бы оперной певицей. И только. А так она стала «той самой Тенишевой», которая устроила своё, «смоленское Абрамцево». И, как знать, не был ли это отчасти и реакцией на эту обиду? Мол, вы меня не приняли? Ну что ж, у меня будет своё Абрамцево, и не хуже вашего.

Так что, воистину: нет худа без добра.

Тем более, что добра тут было куда больше, чем худа. Это-то уж точно.

 

В. Серов. Портрет княгини Тенишевой.